Факт этот не значит ничего конкретного, кроме того, что - всё, именовавшееся когда-то
"Невыносимая лёгкость бытия" досталась мне благодаря БукРиверу, который "поменяй книгу - спаси дерево". Жителей нашего прекрасного года, там, правда, всего пять (включая меня), а потому даже одним спасённым производителем кислорода и осенней листвы хвастать не пристало.
Гастон Леру оказался никому не нужным, и я поменяла книгу на плитку белого шоколада. Интересно, одобрил бы такого рода обмен сам Кундера.
Глупо было читать этого чеха сразу после - именно - кордоцентрично целомудренного Загребельного. Там над душевным миром героев словно бы стоял любящий родитель, здесь - тоже любящий, но хирург. Роман - не авторская исповедь, а исследование того, чем является человеческая жизнь в той ловушке, в которую превратился мир (с)
Исследование.
Не знаю. За тридцать страниц до конца мне казалось, что книга эта никогда не станет моей любимой; теперь я сомневаюсь. "Этот чех" может быть, научил меня тому, чему не учил ещё ни один автор: делать выводы на первый взгляд абсурдные, но правильные, и - о, чудо любого гения - очевидные; понимать то самое "Einmal ist Keinmal"; и ещё много чего, должно быть.
Странная, европейская душевность. Духовность? Поколение людей, выращенных с оттиском той же тоталитарной системы, но - словно бы за счёт географической отдалённости, оттиск этот не такой чёткий.
А "Wenn Ich tanz" плавно сменилась на "Bellaria".