с любовью и всяческой мерзостью
Наверное, это финишная прямая любви - когда самые мелкие, штрихоподобные детали открываются взгляду. Руки, руки, руки...
Когда в финале пьесы "столичных трагиков" Клавдий поднимается с места, правая его рука невольно повторяет движения Луциана, вливая яд из невидимого пузырька в невидимое королевское ухо.
Когда Гамлет ведёт с Гильденстерном диалог о флейтах, Розенкранц, стоящий позади, медленно опускает руки: по мере того, как их с другом положение становится всё более и более определённым. Принц произносит "но играть на мне нельзя!", и ладонь Розенкранца накрывает эфес шпаги.
И Офелия. Снова Офелия. Этот её переход в безумие - вначале после пьесы, когда отец бросает её, и когда хоронят Полония - с поднятыми к лицу руками, с таким странным выражением... будто она задыхается. Или тонет? Конечно, тонет.
Когда в финале пьесы "столичных трагиков" Клавдий поднимается с места, правая его рука невольно повторяет движения Луциана, вливая яд из невидимого пузырька в невидимое королевское ухо.
Когда Гамлет ведёт с Гильденстерном диалог о флейтах, Розенкранц, стоящий позади, медленно опускает руки: по мере того, как их с другом положение становится всё более и более определённым. Принц произносит "но играть на мне нельзя!", и ладонь Розенкранца накрывает эфес шпаги.
И Офелия. Снова Офелия. Этот её переход в безумие - вначале после пьесы, когда отец бросает её, и когда хоронят Полония - с поднятыми к лицу руками, с таким странным выражением... будто она задыхается. Или тонет? Конечно, тонет.