с любовью и всяческой мерзостью
Объедались когда-нибудь шоколадными конфетами?
Не до тошноты, но так, чтобы утвердилось ощущение, будто все глубины вкуса вы уже познали. Ошибочное ощущение - я имею ввиду, потому что через пару дней всё возвращается на круги своя. С "Иваном Грозным" Эйзенштейна у меня именно такая история.
ОЧЕНЬ ДЛИННО МНОГО КАПСОВ ЛУЧИ ЛЮБВИВ каком-то смысле, я могла посмотреть этот фильм ещё год назад. Тогда впервые мне встретились кадры, кажется, из "Пира Опричников", - по градусу влияния на мозг эпизод этот в авангарде, - но в возможность съемок такой красоты (да ещё в цвете) в сороковых я не поверила, и пошла смотреть "Царь Иван Грозный", экранизацию "Князя Серебряного" Алексея Толстого.
Что... сказать. Во-первых, это ни разу не было "так красиво". Во-вторых, вместо скоморошьей маски там был венок из васильков, что - поймите меня правильно - тоже неплохо, но гораздо меньше, чем (мы всё ещё говорим о васильках?). В-третьих, романтическая линия: зачем она там, где изначально дан такой простор для "всяческой мерзости" (о, как мне хочется, чтобы словосочетание это вы поняли в том самом, сэлинджеровском, варианте его). И веяние девяностых, от которого я симптоматично открещиваюсь всеми символами веры, всегда. Словом, я вздохнула и забыла. Не стала даже писать ничего по поводу в уютный бложик.
Потом случился взрыв болотного газа, и правильный фильм я всё же посмотрела.
Среди главных причин, которые я нашла для любви к хорошей литературе, хорошему кино, и превосходному искусству в принципе, значится необходимость думать. И знать, что мыслительный процесс этот - не напрасен.
"Иван Грозный" именно таков. Этот фильм я люблю "безумно, страстно и так далее" за всё разнообразие намёков, двойных и тройных смыслов, параллелей, аллюзий и эха несбывшегося - третьей серии, существующей только на бумаге. Её уже никогда не снимут, но, зная режиссерскую манеру Эйзенштейна, можно дать волю воображению: он писал сценарий скорее поэтическим, чем каким-либо другим образом. "Как зарытая в землю страсть, как обратная версия пирамид".
В мотивах того, что будет дальше, я совершенно уверена: мне просто хочется поговорить, или проговорить, или выговорить.
Но в ближайших ста метрах нет даже Блумберга для поиска блох.
Вот Владимир и его Ефросинья, сын и мать.
Ефросинье очень хочется основать "державу боярскую", и этого ради она подталкивает блаженненького от рожденья сына на место Грозного. Владимиру не хочется. Как он потом скажет, беспечно разоткровенничавшись рядом с царем: "вот я ей и говорю - пошто мне сие? заговоры... казни..."
Эта пара персонажей не вызывает никакого сочувствия в первом фильме, но вот к середине второго начинаешь понимать, что действительных чудовищ тебе ещё не показали. А боярский наследник, возможно, и вовсе - единственный носитель гуманистической философии за всю историю.
Ефросинья поёт сыну песню - традиционно, с прозрачным намёком.
"На речке студеной, на Москва-реке
Купался бобер...
Купался бобер, купался черный
Не выкупался - весь выгрязнился!
Накупавшись, бобер на гору пошел,
На высокую гору, стольную...
Обсушивался, отряхивался,
Оглядывался, осматривался:
Не идет ли кто, не ищет ли что?
Охотники рыщут - черна бобра ищут!
Охотники рыщут - черна бобра ищут,
Хотят бобра убити.
Хотя бобра убити, лисью шубу сшити
Бобром опушити,
Царя Володимира обрядити!"
А это Пётр Колынец, "человек епископа Пимена", царский убийца - не случившийся, конечно. Шекспировского размаха у него история. Я всякий раз замираю то ли от жалости, то ли от холодного чувства финального аккорда, когда Грозный подходит к нему, и вначале Малюта, а затем и Басманов отпускают руки попавшегося в западню Петра.
"Вы пошто его держите? Он царя не убивал. Он шута убил... Отпустите его (тут отходит в сторону Скуратов, а Фёдор резким жестом перехватывает вторую кисть невольного убийцы Владимира) Не шута, злейшего врага государевого... Благодарствую" (низко кланяется Грозный, и отступает в сторону Басманов)
Назад по таймлайну, к сцене после песни Ефросиньи. Медленно - совсем как в "Непрошенной" Метерлинка - открывается дверь. Это Малюта чашу от государя принес: приглашает Владимира на пир.
Как же круто всё это снято, люди (мне нужно время от времени позволять себе такие восклицания).
Все характеры в сборе. Испуганный Владимир, решившаяся Ефросинья, тень Малюты и Петр где-то в глубине картины.
Everything is fixed, and you can't change it (с)
"Иди, - говорит Ефросинья. - Да не позабудь в новый кафтан обрядиться!".
"Напомним..." - отзывается Малюта.
Смотрите, как закрывает его фигура и Владимира, и Петра.
Ефросинья тем временем возвращается к чаше.
Ей ещё невдомёк, на что намекает Грозный. Она, кажется, даже не помнит, что в этом же чаше поднесла Анастасии яд.
Одно слово звучит из её уст (и как это похоже на "мало!" Грозного после первой боярской казни): "Пустая".
Фух. Выходнем.
Дальше всё будет гораздо значительней.
Пытаться капсить начало "Пляски Опричников" - занятие непростительное. Я лучше посоветую вам посмотреть эти гифы, и всё для себе решить. Впрочем, нет. Лучше посмотреть сам фильм, или хотя бы данный эпизод; я совсем не уверена, что хотела бы проспойлерить себе самой последнюю часть "Боярского Заговора".
Если вы вдруг решите меня послушать:
Не решили - ну, и ладно.
Начался пир. Вот Фёдор, вот сарафан, вот скоморошья маска. Вот опричники.
Фон неизменно намекает на прозрачные аллюзии с началом двадцатого века.
Владимир уже рядом с царём.
Пока что он молчит, с влажными глазами выслушивая Грозного: "ох, не любишь ты меня, брат Владимир... нет в тебе любви ко мне, одинокому...". Тут царь почти не играет, что интересно. Весь фильм его окружение медленно обходит горькая чаша, лишая друзей, любимых и родных. Точнее - он сам и лишает. Достаточно прозрачный намёк, товарищ генсек?
Алексею Басманову такие нежности с земщиной не нравятся. Он слишком глуп, чтобы уловить стратегию Грозного; в данном случае, Федор, стоит думать, пошел в мать.
Что отвечает ему царь, понять несложно по одним только капсам. Во всей этой сцене меня всякий раз поражает спокойствие Владимира: перед ним пьяный в дрова Басманов лупит кулаком по столу, пляшут, словно бесноватые, опричники, алые отсветы гуляют по церковным стенам, а он - спокоен, словно "in the eye of the storm", как любил говорить один Доктор. Этот центр бури очень скоро закроется, но пока - лежит рука Грозного на его голове, и страх не приходит.
Мне кажется... нет, я уверена, что именно так себя чувствовал и сам Эйзенштейн, снимая "Боярский заговор".
Вот эта сцена. Медленно наливающийся алым кадр:
-А не мы ли, ближние тебе, с тобою иною, пролитою, кровью связаны?
-Не родня вы мне! Вы холопья мне! (c)
Место свое знайте... Басмановы (с)
Басманов-старший уходит. Теперь - время появиться Фёдору.
Не до тошноты, но так, чтобы утвердилось ощущение, будто все глубины вкуса вы уже познали. Ошибочное ощущение - я имею ввиду, потому что через пару дней всё возвращается на круги своя. С "Иваном Грозным" Эйзенштейна у меня именно такая история.
ОЧЕНЬ ДЛИННО МНОГО КАПСОВ ЛУЧИ ЛЮБВИВ каком-то смысле, я могла посмотреть этот фильм ещё год назад. Тогда впервые мне встретились кадры, кажется, из "Пира Опричников", - по градусу влияния на мозг эпизод этот в авангарде, - но в возможность съемок такой красоты (да ещё в цвете) в сороковых я не поверила, и пошла смотреть "Царь Иван Грозный", экранизацию "Князя Серебряного" Алексея Толстого.
Что... сказать. Во-первых, это ни разу не было "так красиво". Во-вторых, вместо скоморошьей маски там был венок из васильков, что - поймите меня правильно - тоже неплохо, но гораздо меньше, чем (мы всё ещё говорим о васильках?). В-третьих, романтическая линия: зачем она там, где изначально дан такой простор для "всяческой мерзости" (о, как мне хочется, чтобы словосочетание это вы поняли в том самом, сэлинджеровском, варианте его). И веяние девяностых, от которого я симптоматично открещиваюсь всеми символами веры, всегда. Словом, я вздохнула и забыла. Не стала даже писать ничего по поводу в уютный бложик.
Потом случился взрыв болотного газа, и правильный фильм я всё же посмотрела.
Среди главных причин, которые я нашла для любви к хорошей литературе, хорошему кино, и превосходному искусству в принципе, значится необходимость думать. И знать, что мыслительный процесс этот - не напрасен.
"Иван Грозный" именно таков. Этот фильм я люблю "безумно, страстно и так далее" за всё разнообразие намёков, двойных и тройных смыслов, параллелей, аллюзий и эха несбывшегося - третьей серии, существующей только на бумаге. Её уже никогда не снимут, но, зная режиссерскую манеру Эйзенштейна, можно дать волю воображению: он писал сценарий скорее поэтическим, чем каким-либо другим образом. "Как зарытая в землю страсть, как обратная версия пирамид".
В мотивах того, что будет дальше, я совершенно уверена: мне просто хочется поговорить, или проговорить, или выговорить.
Но в ближайших ста метрах нет даже Блумберга для поиска блох.
Вот Владимир и его Ефросинья, сын и мать.
Ефросинье очень хочется основать "державу боярскую", и этого ради она подталкивает блаженненького от рожденья сына на место Грозного. Владимиру не хочется. Как он потом скажет, беспечно разоткровенничавшись рядом с царем: "вот я ей и говорю - пошто мне сие? заговоры... казни..."
Эта пара персонажей не вызывает никакого сочувствия в первом фильме, но вот к середине второго начинаешь понимать, что действительных чудовищ тебе ещё не показали. А боярский наследник, возможно, и вовсе - единственный носитель гуманистической философии за всю историю.
Ефросинья поёт сыну песню - традиционно, с прозрачным намёком.
"На речке студеной, на Москва-реке
Купался бобер...
Купался бобер, купался черный
Не выкупался - весь выгрязнился!
Накупавшись, бобер на гору пошел,
На высокую гору, стольную...
Обсушивался, отряхивался,
Оглядывался, осматривался:
Не идет ли кто, не ищет ли что?
Охотники рыщут - черна бобра ищут!
Охотники рыщут - черна бобра ищут,
Хотят бобра убити.
Хотя бобра убити, лисью шубу сшити
Бобром опушити,
Царя Володимира обрядити!"
А это Пётр Колынец, "человек епископа Пимена", царский убийца - не случившийся, конечно. Шекспировского размаха у него история. Я всякий раз замираю то ли от жалости, то ли от холодного чувства финального аккорда, когда Грозный подходит к нему, и вначале Малюта, а затем и Басманов отпускают руки попавшегося в западню Петра.
"Вы пошто его держите? Он царя не убивал. Он шута убил... Отпустите его (тут отходит в сторону Скуратов, а Фёдор резким жестом перехватывает вторую кисть невольного убийцы Владимира) Не шута, злейшего врага государевого... Благодарствую" (низко кланяется Грозный, и отступает в сторону Басманов)
Назад по таймлайну, к сцене после песни Ефросиньи. Медленно - совсем как в "Непрошенной" Метерлинка - открывается дверь. Это Малюта чашу от государя принес: приглашает Владимира на пир.
Как же круто всё это снято, люди (мне нужно время от времени позволять себе такие восклицания).
Все характеры в сборе. Испуганный Владимир, решившаяся Ефросинья, тень Малюты и Петр где-то в глубине картины.
Everything is fixed, and you can't change it (с)
"Иди, - говорит Ефросинья. - Да не позабудь в новый кафтан обрядиться!".
"Напомним..." - отзывается Малюта.
Смотрите, как закрывает его фигура и Владимира, и Петра.
Ефросинья тем временем возвращается к чаше.
Ей ещё невдомёк, на что намекает Грозный. Она, кажется, даже не помнит, что в этом же чаше поднесла Анастасии яд.
Одно слово звучит из её уст (и как это похоже на "мало!" Грозного после первой боярской казни): "Пустая".
Фух. Выходнем.
Дальше всё будет гораздо значительней.
Пытаться капсить начало "Пляски Опричников" - занятие непростительное. Я лучше посоветую вам посмотреть эти гифы, и всё для себе решить. Впрочем, нет. Лучше посмотреть сам фильм, или хотя бы данный эпизод; я совсем не уверена, что хотела бы проспойлерить себе самой последнюю часть "Боярского Заговора".
Если вы вдруг решите меня послушать:
Не решили - ну, и ладно.
Начался пир. Вот Фёдор, вот сарафан, вот скоморошья маска. Вот опричники.
Фон неизменно намекает на прозрачные аллюзии с началом двадцатого века.
Владимир уже рядом с царём.
Пока что он молчит, с влажными глазами выслушивая Грозного: "ох, не любишь ты меня, брат Владимир... нет в тебе любви ко мне, одинокому...". Тут царь почти не играет, что интересно. Весь фильм его окружение медленно обходит горькая чаша, лишая друзей, любимых и родных. Точнее - он сам и лишает. Достаточно прозрачный намёк, товарищ генсек?
Алексею Басманову такие нежности с земщиной не нравятся. Он слишком глуп, чтобы уловить стратегию Грозного; в данном случае, Федор, стоит думать, пошел в мать.
Что отвечает ему царь, понять несложно по одним только капсам. Во всей этой сцене меня всякий раз поражает спокойствие Владимира: перед ним пьяный в дрова Басманов лупит кулаком по столу, пляшут, словно бесноватые, опричники, алые отсветы гуляют по церковным стенам, а он - спокоен, словно "in the eye of the storm", как любил говорить один Доктор. Этот центр бури очень скоро закроется, но пока - лежит рука Грозного на его голове, и страх не приходит.
Мне кажется... нет, я уверена, что именно так себя чувствовал и сам Эйзенштейн, снимая "Боярский заговор".
Вот эта сцена. Медленно наливающийся алым кадр:
-А не мы ли, ближние тебе, с тобою иною, пролитою, кровью связаны?
-Не родня вы мне! Вы холопья мне! (c)
Место свое знайте... Басмановы (с)
Басманов-старший уходит. Теперь - время появиться Фёдору.
@темы: Тихі озера загірної комуни
-
-
15.10.2011 в 23:12Вообще, у меня возник не один вопрос по этому посту, но я решил начать с этого. Вы не против, если я буду этим донимать?
-
-
15.10.2011 в 23:17Грозный устраивает пир в храме - советская власть организует заведения общепита там же. Осквернение святого места, упадок морали.
-
-
15.10.2011 в 23:27-
-
15.10.2011 в 23:34-
-
15.10.2011 в 23:45А почему Вам так Алексей Басманов не понравился?
-
-
15.10.2011 в 23:52За счет третьей части, наверное. Хотя, я даже сказать не могу, чтобы он мне не понравился. Алексей хорош на своем месте, просто в собственной верности, как и в собственных интригах, он куда топорней того же Фёдора.