Что он рождён далеко не в своё время, и не для нашего общества, было понятно с самого начала.
Нет, «несвоевременность» крылась отнюдь не во внешности: подумаешь, чуть более длинные, нежели принято, волосы, странная любовь к длинным шарфам да близорукость, - последнее, впрочем, было практически незаметно: он носил контактные линзы… Он был «несвоевременен» духовно.
Я видела это, читая написанные им эссе, слышала, когда он говорил, что не понимает авангард современного искусства, чувствовала, глядя ему в глаза. Он родился не в свою эпоху, - для меня такой вывод был очевиден. Его место в моём понимании было либо среди деятелей Серебряного Века, либо вообще… нигде. Нигде – в пределах этого мира.
Он был странный. Добрый, почти по-рыцарски благородный и странный. Я никогда не пыталась быть каким-либо образом причастной к его личной жизни, - не потому, что не находила в нём ничего собственно-привлекательного… скорей уж потому, что просто не желала лезть в темноту чужой души: слишком велика была вероятность доставить боль неосторожным подслеповатым движением. А я этого не желала… совсем не желала.
Его образ, - отчасти идеализированный, отчасти изменённый, сглаженный памятью, - и сейчас со мной. Когда я пишу свои эссе, стихи, песни, в которых вынуждена говорить о себе с мужскими окончаниями («отдал», «забыл»), - я помню о нём. Правильно ли это? Желал ли этого он?..
Я не знаю.
В языке эльдар есть одно замечательное слово, которое уже успели растащить всяческие личности для названий стихов – групп – и чего-то там ещё, я не вникала… Это слово – estel, надежда. Та самая надежда, о которой рассказывает Андрет Финрод, говоря, что «никакие события в Мире не могут поколебать ее, ибо она зиждется не на опыте, но на нашем естестве и изначальном бытии». У меня тоже есть – эстель. Одна-единственная (на данный момент), но крайне претенциозная…
Я хочу, чтобы все мы, - все, кого я люблю, вне зависимости от расстояния меж нами во времени и географических мерилах, - оказались когда-нибудь на своём месте. В своём времени, своей эпохе. Там, где мы будем – нужны, признаны, счастливы… Кто помнит, что такое Прямой Путь, поймёт, о чём я.
И всё же, отчего получается – так? Отчего я вижу здесь тех, кто – совершенно очевидно не отсюда, кто лучше, трагически лучше, нежели этот мир?..
Тех, кто – не для него. А для далёкого града на высоком холме…
Тех, для кого «Ni auta Numenna» - не пустое бахвальство, а воплощение моей собственной эстель.
Тех, кому хочется крикнуть: Возьми меня с собой! Я тоже… не отсюда…
Не отсюда.
Мы.
Как это будет на квэнья, в множественном числе? Не помню… не знаю…
Так что повторяю то же, что было: Ni auta Numenna.
Те, кто любят меня, пойдут со мной…