[svetiel]

В поезде (туда и обратно) читала сборник эссе Бродского. Если согласиться с его мыслью о взаимодействии автора и читателя, как исключительно интимном диалоге, то я от этого диалога предельно устала. Напишу об этом когда-нибудь позже, сейчас о другом.
В эссе "Об одном стихотворении" (о "Новогоднем" Цветаевой) он пишет:

"Дело в том, что Цветаева исповедуется не перед священником, но перед поэтом. А по ее табели о рангах поэт примерно настолько же выше священника, насколько человек - по стандартной теологии - выше ангелов, ибо последние не созданы по образу и подобию Божьему".

дальше только об ангелах

Гуляя по львовским музеям, я видела слишком много изображений пухлых херувимов семнадцатого тире девятнадцатого века, чтобы не порыдать кровавыми слезами и не переметнуться к модерну, который все мои раны способен излечить. Росетти, кажется, писал о картине вознесения Христа - настолько толстого, что путь к отцу небесному был бы для него определенно непростым. И все это, конечно, часть той сентиментальной традиции, которая к ангелам - тому, что они собой гипотетически могут собой представлять - никакого отношения не имеет.

Меня всегда интересовала ангельская мораль, вернее - её предполагаемое отличие от морали человеческой. Какое-то время казалось, что проблема тут в отсутствии свободной воли: существо без возможности совершать все, что пожелает (а будь у ангела, существующего не в конечномерном пространстве такая свобода - чем бы все закончилось?), понятия "хорошо" и "плохо" должно трактовать не так, как человек. У Геймана в "Neverwhere" ангел Ислингтон искренне не понимает, почему его обвиняют в убийстве: "I didn't kill him. I had him killed", говорит он, и в ответ на это можно разве что растерянно покачать головой - разрыв в морали слишком большой, чтобы доказывать аналогию там, где другой видит принципиальное различие.

Гипотеза о свободе воли плоха только тем, что каждый раз, ее развивая, я спотыкаюсь об эпизод с пророчеством о рождении Иоанна Предтечи. Там Гавриил отнимает речь у Захарии до самого рождения Крестителя, поскольку Захария его посланию не поверил. Ангелы вообще отличаются тяжелым характером, и тут совсем уж явно видна их свобода быть раздраженными настолько, чтобы отомстить за недоверие к собственным словам.
Сильные эмоции - вообще благодатная тема. Ян Генрих Розен, скажем, прекрасно умел рисовать то, что через пару ступений может перейти в "пену на губах ангела" Померанца (но не переходит). Его "Усекновение головы святого Иоанна Предтечи" нарисовано прямо под большим окном в Армянском соборе, и дневной свет с трудом дает рассмотреть роспись. Наверное, это к лучшему. Ангелы там предельно злые: не только потому, что у них в руках тело Предтечи, но еще и потому, что вверху золотом написана Тайная Вечеря - и все это они, конечно, уже знают, и злы на весь человеческий род невероятно. Или медноволосый Гавриил на соседней росписи: тут будущее знает не только он, но и Мария. Мне она кажется не испуганной, как любят говорить экскурсоводы, а скорее придавленной осознанием следующих тридцати трех лет. А еще у Гавриила большие руки, а еще там явное влияние Климта, а еще силуэты на втором плане - Христос с крестом (лицо закрыто золотой колонной; если хорошо присмотритесь, то увидите голову обезьяны), фигура в белом (Бог-отец?) и край мантии фигуры, полностью закрытой колонной (святой дух).

Я очень люблю картину "Ворота в Рай" автрийского художника Wilhelm-а Bernatzik. Отчасти потому что если Рай существует, то для меня он выглядит именно так: поднимаешься на подмостки и углубляешься в сцену - дальше и дальше, в вечных сумерках, с затянутым тучами небом, мелким дождем. Прямо к высокому проему ворот впереди.



Отчасти потому, что ангелы по бокам намечают еще одно предположение о фундаментальном отличии, которое на свободе воли основано, но уводит ее совсем другую степь.
Проблема ангелов в том, что они могут быть только собой. Человек может быть всеми.
Бродский, анализируя "Новогоднее" Цветаевой, разбирает космические скорости смены ее "поэтической оптики" - это именно то, о чем я говорю. Возможность поставить себя на место другого, посмотреть чужими глазами, говорить новым языком - все это, и еще возможность физических перевоплощений, которые куда более ограничены, но не должны быть сброшены со счетов. Ангелы - на картине видно, - не женщины и не мужчины (интересно, аналогична ли ангельская андрогинность тому, что принятом понимать под андрогинностью на Земле?). В их природе нет ни земной, ни небесной функций любви: размножение для них не запланировано, равно как и прозревание Бога друг в друге. Лешек Колаковский писал о стазисе Люцифера=зла - это равно применимо ко всем ангелам. Если человеческая природа основана на постоянных трансформациях, то ангельская природа должна быть противоположностью этого. Заходя отсюда совсем уж далеко, можно даже предположить, что бунт Люцифера был бунтом против реформации - против перемен, свободы как таковой. Но, кажется, для одного вечера достаточно размышлений.

(в моей голове ангел Ислингтон улыбается с гримасой нежного снисхождения.
"Lucifer?" it said. "Lucifer was an idiot. It wound up lord and master of nothing at all".