Больше всего интересного пишут о "Кабинете доктора Калигари" (временами - целые главы, что как бы намекает на уровень моего восторга). Немецкий кино-экспрессионизм, по сути, начался и закончился этим фильмом. Все веселье длилось с 1920 по 1924, но ничего более мощного, чем "первоначальный аккорд" произвести так и не получилось.
Может, оно и к лучшему. Эйзенштейну, например, фильм Вине очень не нравился. Характеризовал он его как "варварский праздник самоуничтожения здорового человеческого начала в искусстве". Но тут стоит учесть, что социальные настроения-то в странах были совсем разные. Германия после Первой Мировой, со всей тяжестью своего поражения и разрухи, ничего другого произвести не могла. Серьёзно, откуда там было взяться мощному позитиву a la "Броненосец Потемкин"?
Ещё меня удивляют сетования, которые Садуль и Теплиц в унисон возносят по поводу переделанного сценария "Кабинета...". Изначально там не было "обрамляющих" моментов в психиатрической лечебнице, благодаря которым зритель понимает, что весь прочий фильм - то, что творится в голове у рассказчика. Европейские киноведы считают, что таким образом фильм из осуждения тирании вылился в восхваление Сильной Руки.
Ээ. Что?
Окончательно жутким для меня стал именно тот момент, когда Калигари произнес свое финальное "теперь я знаю, как его лечить". Славить Сильную Руку мне не хотелось; хотелось... примерно того же, что и после прочтения "1984". Я говорю "жутким", и подразумеваю - безнадежным, бесповоротным. Это чувство вообще очень щедро разлито по немецким фильмам 20х.
Словом, экспрессионизм - конечно, материя пассивная, реакционная. В том, чтобы растягивать её в искусстве долго, нет ничего хорошего, - хотя бы потому, что это направление предполагает лезть человеку в голову, а там вообще редко бывает что-то хорошее. Но я люблю "Кабинет доктора Калигари". Это сильный, глубокий фильм.
Авторы, кстати, не скрывали, что подразумевают под Калигари императора Вильгельма, а под Чезаре - немецкого солдата. Чувствуете параллель? "Чезаре, Чезаре, просыпайся..." - говорит император, и солдаты-сомнамбулы идут вырезать всех, на кого им указали. Да, кого-то они пожалеют. Может быть. Но кому легче от этой жалости? ("Ибо я слишком часто видел жалость, которая заблуждается..."). Директор, Сильная Рука - тот, кто по-настоящему безумен - напоминает призрак деятельного нацизма, который ещё только грядет.
О "Метрополисе" Ланга