[svetiel]

В месяц август у меня было много свободного времени для индийской философии и хороших писателей. Грустно, конечно, что единственное произведение "по мотивам" смогло дотянуться только до явного подражания, но надо же с чего-то начинать.
Этот рассказ совсем короткий; просвещенные слои населения без труда узнают в нем историю мальчика на теплоходе, женщины в доме с плотно зашторенными окнами, и ещё кое-кого. Всех их вместе собери (с)

Торговец брокколи

Торговец брокколи

Филипп почесал ногу, прислонившись к пыльному боку автобуса, и осмотрел собравшихся: все были с сумками, чемоданами и баулами невнятного происхождения. Ему сказали – «отойдите, пожалуйста», и он отошёл, позволяя переместить поклажу в чрево автобуса. Городской день только начался, но не для окружавших Филиппа: они успели недоспать, посидеть на дорожку, передать кошку соседям и прийти сюда. Чего только не делают люди ради недели купания в солёной воде.
-Чего только не делают люди ради недели купания в солёной воде, - сказал Филипп другому мужчине.
-Да, - ответил тот. – Вот именно. Ты не забыл паспорта?
Филипп хотел ответить, что забыл себя, и нельзя ли не-ему вернуться домой в таком случае, но вместо этого молча похлопал себя по карману рубашки. Девушка с волосами, чью рыжину выело солнце, прошла мимо, и молча запрыгнула в автобус. Последний не шелохнулся: весу в ней было, как в четверти расчленённого Филиппа.
Цельный в квартете своих частей, Филипп поглядел ей вслед.
-Это не она сюсюкалась с дохлым голубем в прошлом году? – спросил он у друга.
-Да, - ответил тот. – Возможно. В какой у нас сумке вода?

На пол дороги кто-то сказал – «давайте петь!», и все запели. Достали гитары с рисунками голых женщин на деках, и полустёртые бубны. Нестройно начали, но, найдя поддержку водителя, выключившего ради такого случая радио, постигли унисон.
Филипп привстал на сидении: ему хотелось поправить рюкзак, закреплённый на полке сверху, и убедиться, что в непринятии песен он одинок. Малыши, двумя рядами дальше, ели печенье. Длинноволосые девушки, тяготившиеся своей длинноволосостью, заплетали друг другу косички. Остроносая женщина читала розово-брошюрную «Женщина за рулём», подтверждая стереотипы. И все они – кроша на футболки, запутывая волосы, листая страницы – подпевали. Рыжая не пела; только хлопала в такт.
-Она немая, - сказал друг Филиппа. – В прошлом году софит упал, стресс. Но для танцовщицы это не проблема. Интересно, скоро до туалета доедем?

Следующие несколько дней прошли вот как: Филипп заливал уши водой, обгорал, жертвовал толику своей крови комарам, и один раз даже отдавил лапу курортному псу, прикорнувшему на крае его подстилки.
Сейчас за псом бегал мальчишка, стараясь попасть в него переспевшим абрикосом. Удача пока что была на стороне беглеца.
-Хорошо тут, - сказал Филипп, чтобы что-то сказать, когда на скамейку рядом с ним села женщина средних лет. – Люблю маленькие города.
-Правда? – спросила женщина, выуживая из сумочки веер.
-Да, - ответил Филипп.
Веер в руке его соседки, стоило ей замахать им, стал похож на крылья особо большой бабочки. Филипп вдруг ощутил желание сказать больше положенного.
-Мы как-то спорили с моим другом об этом, - сказал он, поправляя ворот взмокшей от жары футболки. – Понимаете, он уехал в столицу три года назад, и всякий раз, когда возвращается, начинает ужасаться, как всё уныло и однотипно у нас… а мне кажется, это глупости. Он просто разучился смотреть. Или удивляться. Или то, и другое.
Фиолетовая бабочка трепетала крыльями всё быстрее.
-Понимаете, - Филипп сцепил ладони рук, питая, быть может, чувства, сходные душеощущению Галилея, делящегося концепцией вращения Земли со своим тюремщиком. – Если рассматривать реальность, как нечто целое, как сумму самых разных глубинок и столиц… не имеет значения, где ты живёшь. Всё достойно познания, и…
-Павлик! – крикнула женщина, резко нагнувшись вперёд. – Хватит мучить животное!
Последний абрикос угодил аккурат в спину псу. Тот отбежал подальше, и, свернувшись по-кошачьи, принялся вылизывать ушибленное место.

Рыжая рисовала на песке пальцем. Ноготь с содранным маникюром выводил круги: один поверх другого.
-Это смерч? – спросил отбившийся от чьей-то родительской опеки ребёнок.
Она покачала головой, и дорисовала несколько волнистых линий вокруг. Ребёнок наклонил голову набок, и почесал углом игрушечного ведёрка худую ляжку.
-А, - сказал он. – Это как в ванной.
И побрёл дальше.
Филипп, наблюдавший сцену со стороны, непроизвольно повторил круговые движения на песке перед собой, используя липкую от мороженного пластиковую ложку.
Нет, это не смерч, понял он, наконец. Это водоворот – как в ванной, когда вынимаешь пробку.
-Эй, дяденька, - сказали сверху. – Подвиньте подстилку, ну.
Он поднял голову: два загорелых до черноты парня держали в руках плакат-растяжку, один из концов которого следовало закрепить на месте Филиппового сидения.
-«Сто лет Лазурному Берегу», - прочитал он, прежде чем сдвинуться. – Что, серьёзно?
-Серьёзней некуда, - назвавший его «дяденькой» потёр нос об изгиб локтя. – Завтра празднуем. Двигаетесь, или как?

В курортный сэконд-хэнд завезли несколько небесно-синих сари. Феномен самого факта завезения уже успели обсудить, и, купив одно, стайка отдыхающих осторожно передавала экзотичный наряд из рук в руки, всё ближе подходя к мысли о том, чтобы улететь в Гоа следующим летом.
На пристани готовили пароход. Желающие кататься на нём в ночь «столетия» выстраивались в очередь.

-Я был знаком с одной из самых красивых женщин, - сказал Филипп.
Рыжая девушка, о которую он споткнулся, проходя по пустынному пляжу, сидела теперь рядом с ним. Молча наблюдала часть моря, избавленную от присутствия парохода. По темному небу степенно плыл спутник.
-Я не помню, как её звали, - продолжил Филипп. – Она была вся жемчужно-белая, хоть кожа на пальцах потрескалась: с землёй проводила времени больше, чем со мной. Ещё… большие глаза, коричневые, как камень, если его намочить водой. Она была совсем не похожа на вас.
Рыжая кивнула. Ладонь её давно лежала в ладони Филиппа, но в этом жесте не было ничего трогательного, только молчаливый залог спокойствия.
Я слушаю, говорила рыжая, не говоря.
-Я кормил её сливами, - сказал Филипп, проведя большим пальцем по девичьим фалангам. – У неё сада не было. Мне было тогда… да, кажется, тринадцать лет.
На пароходе что-то кричали. Сейчас там собралось почти всё население курортного городка.
-Она кормила меня брокколи. Я вообще не особо люблю эту капусту, но она каким-то образом умела готовить её лучше даже, чем моя мама. Показывала, какие бывают виды: тёмно-зелёная, светло-зелёная. Когда нужно поливать. А если я буду смотреть под ноги, не давя бедных муравьёв, то однажды, повзрослев, стану торговцем. Брокколи. Да, Фил, зачем тебе в космонавты…
Рыжая вдохнула воздух, и задержала дыхание, глядя на свои колени.
-Она недолго прожила в нашем городке, - сухо произнёс Филипп. – Соседи были того мнения, что мужчинам не стоит носить юбки. А я думаю, она не была мужчиной. И женщиной тоже не была. Она была лучшим знатоком брокколи, вот в этом я уверен, Лиза.
Узкая ладонь выскользнула из руки Филиппа.
Девушка высвободилась из лёгкой куртки, затем стянула с ног вьетнамки. Отставила их в бок аккуратным, лёгким движением. Поднялась на ноги.
Филипп смотрел на неё, обхватив колени, закинув голову. Его обескуражило это внезапное разоблачение, и он рад был, что оно не распространилось на футболку и бриджи.
-Вы идёте купаться? – спросил он, ощущая себя неловким чучелом.
Рыжая молча посмотрела на него мягким, долгим взглядом. Так та смотрела, когда он выливал на капустные кусты слишком много воды, и в них начинала заводиться мошкара.
Затем кивнула.

Десятью днями позже Филипп сказал себе, что до сих пор помнит, как она прошла эти несколько шагов от песка до кромки прибоя. Вода светилась: в ней как раз начали цвести какие-то водоросли, и каждый шаг Лизы в море, каждый всплеск её руки, порождал светящийся островок в мокром пространстве.
Потом она остановилась – Филипп не мог точно сказать, где. Островки света исчезли.
А на пароходе продолжали кричать. Хотя, может быть, они пели.