"Пикок".Кажется, среди всех психов, маньяков, террористов и просто хороших людей, в чьих шкурах я Мёрфи видела, никого лучше Джона и Эммы всё равно не будет.
То есть, понимаете. Идеальный мир для Джона - это полностью избавленное от людей пространство. Он даже с Эммой всё устроил так, что она появлялась неслышно в его жизни, невидимой рукой приводила в порядок быт, и так же бесследно исчезала. Ему нужно что-то вроде того рассказа у Бредбери (Пося, мы с тобой вспоминали), когда семья пожелала, чтобы "все исчезли", и все исчезли. Джон не пожелал бы "всех" обратно, никогда. Ему так кошмарно неуютно в чужом обществе, что любой - даже так же, как он, измученная судьбой Мэгги - принуждает скукожиться в комок.
Ему нельзя помочь. Вначале я думала в том направлении, что, мол, если бы окружающие были добрее... но они и так добры. Нет в "Пикоке" перегиба в гротескность: соседи жалеют Джона, стараются ободрить, мягко похлопав по плечу, но для него даже самое лёгкое прикосновение - лишняя тонна на плечи.
Но, о, как я люблю в нём Эмму. Как любователен процесс её эволюции, пусть он и уничтожает оригинальную личность в мужском теле.
Она ведь тоже страдает. Эти печальные, неторопливые взгляды на часы: ещё пятнадцать минут... можно сесть у окна, чтобы наблюдать через щель в шторах, как спешат в школу чужие дети; ещё пять минут... пора идти наверх. Ей не хочется уходить, она желает оттянуть тот самый момент "сна без сновидений", но это что-то, сходное скорее с печалью матери, чей ребёнок постепенно отдаляется по мере взросления, чем с борьбой личности за самореализацию.
Эмма самореализована. Эмма цельна - этим она отличается от Джона, в главном. Его-то разбили два года, как, окончательно. Интересно, каким он был - до? Я смотрю на этот скетч, и думаю о каком-то совершенно незнакомом Джоне, у которого было детство, и который, может, был тогда... другим. Не общительным, но хотя бы умеющим говорить. Меньше сутулящимся, меньше глядящим из-подо лба, меньше поджимающим губы. Чудо из чудес.