[svetiel]

Вот странно: столько уговаривать себя, а потом просто сесть и посмотреть. И понять, что, даже без особых изменений в симпатиях, происходящее нравится. И, более того, происходящие и их язык каким-то необъяснимым образом кажутся родными, - что сразу упрощает факт критического восприятия. Это я о венгерском "Рудольфе", на самом деле.

Что самый замечательный там Пфайфер, и именно на нем сошлись мои главные симпатии, наверное, не стоит даже говорить. Там он замечательный, но в Вене действительно был бы неуместен: у многих, и у меня в том числе, случился бы тот самый когнитивный диссонанс при попытке сопоставления с сами понимаете кем. Нет, я могу ошибаться, конечно. Но мне кажется, в столице Австрии это должно чувствоваться особенно остро.
А далее - не подумайте только, что я собралась еще раз, пожирней, подчеркнуть свои географические симпатии.

Я собралась просто проговорить, на сей раз внятно, то, что уже много раз говорила в мыслях.

Я собралась просто проговорить, на сей раз внятно, то, что уже много раз говорила в мыслях.
Не могу воспринимать, не сравнивая. А учитывая, что главный для меня в этом мюзикле скорей Тааффе, а Рудольф в определенном смысле - а, там еще и Рудольф был (с), говорить я буду о нем прежде всего.
Мне нравится «продуманность» кабинета австрийского Тааффе. Мне нравятся эти высокие колонны, эта тахта для «гостей», - на уровень ниже его собственного стула, нравится, что в конце концов он сам на неё падает; нравится глобус, откуда бы он не перекочевал, нравится колористика сцен: посмотрите внимательно, вы заметите, что почти все его партии сопровождаются кроваво-алым или оранжевым цветом. Да что там, мне нравится сам характер: кажется, только у него одного, и еще, возможно, у Лариш, скользит эта своеобразная интеллигентность, воспитание, или порода, или – вставьте нужное слово. Я не против того, что венгерский Тааффе, с его пощечинами и странным обращением с холодным оружием, быть может, гораздо ближе к реальности, но на австрийского, впадающего в растерянное недоумение при выпадах Марии, честное слово, смотреть интересней.
И эта четкость, - четкость, которая во всем, и которой так недостает венгерской постановке. Декорации, свет, мизансцены, детали. Вспомните «сцену с глобусом», этих щелкающих каблуками при каждом докладе слуг. Вначале Таафе вздрагивает, затем – морщится, затем – устало отворачивается, но ничего не говорит: для самой себя я выстроила объяснение, основывающееся на том, что – попросту не желает менять порядок, установленный задолго до. А может, не хочет оскорбить чувства еще полных служебного рвения *молодых* людей. А может… но, определенно, что-то от «alles bleibt, wie es ist!» тут определенно есть.
И, раз уж я взялась характеризовать именно этого героя во вполне конкретном исполнении, не могу не позволить себе несколько последующих сумбурных абзацев.
Сцена перед «Der Weg In Die Zukunft»; да и не только она, но именно эта – в полной мере. Взгляд, которым Тааффе встречает кронпринца, пришедшего провозгласить речь (стоит быть верной Высокому Слогу до конца) перед собравшимся народом. Так смотрят на сумасшедшего, всем действиям которого обещана заведомая индульгенция. Сумасшедшего, почти надевшего на голову императорскую корону.
Нет, зря все-таки Рудольф грезил в своих кошмарах о премьер-министре именно таким образом, рисуя в воображении картины бог весть какого тирана. Последний ведь, кажется, отнюдь не намеревался свергать кайзерскую власть, она была ему вполне удобна в лице Франца Иосифа. Что же до наследника, то все отношение Тааффе к нему характеризуется еще в прологе: разочарованием во взгляде и укоризненным покачиванием головы.

У венгров все это иначе. Тааффе не смотрит с такой болью на Рудольфа, Рудольф вместе с Марией напоминают скорей счастливых обществом друг друга детей, которых злые родители собрались разлучить, - единственным средством спасения становится Пфайфер, с его балом, блестками и куклами; Стефания, хоть и поет что-то на манер "ты принадлежишь мне", не отличается нужной долей... аристократичности, что ли, они все этим не особо отличаются, и напоминает скорей ещё одного злого ребёнка, не желающего лишаться привычно - игрушки, должно быть. В то же время, мне нравится "Хозяин Нитей": совсем другая, но не менее сильная сцена. Разве что, тут - акцент на кошмар, а у австрийцев - на личность премьер-министра. А вот дуэт Лариш и Тааффе у меня почувствовать так и не получилось: я вижу только усердно отыгранную мизансцену, не более, но вовсе не чувства.
И вот еще что: у австрийского Рудольфа чувствуется осознание собственного положения. Венгерский более идеализирован (хотя, казалось бы - разве можно сделать Рудольфа слишком идеалистом), но вот этого врожденного ощущения собственного статуса я у него не вижу.

Но, как ни смешно, при всем вышесказанном, мне в определенном смысле понравилось. И я, может быть, даже пересмотрю. Венгерский, в котором, как я ни надеялась, нет общих корней с украинским, тоже очень красивый, пусть и непонятный, язык.)